В 80-90-е годы XVI века на Дону происходил процесс формирования государства как военно-демократической христианской республики, получившего название Войска Донского. Войско Донское имело своё правительство, издававшее указы и приказы, которым подчинялись «на всей земле казачьего присуду»; у него была своя юрисдикция. Это правительство состояло из атамана и старшин. Законы и порядки у донских казаков несколько отличались от тех, что существовали в исконно русских областях. «…И дана им на Дону жить воля своя, и началных людей меж себя атаманов и иных избирают и судятся во всяких делах по своей воле, а не по царскому указу» . В обеспечении благосостояния казаков особую роль играла военная добыча, а также промыслы, и, наконец, фактор материальной поддержки со стороны московского правительства. Это объясняется тем, что на Дону практически отсутствовало земледелие, за занятие которым полагалось жестокое наказание. Казаки всеми силами стремились не допустить собственности на землю и социальной дифференциации по типу Московского государства. Однако, создавая самостоятельно свои порядки, своё управление, свой казачий «присуд», казаки тем не менее, сохраняли тесную связь с Россией — религиозную, национальную, политическую и культурную. Московский царь, впоследствии Российский император, признавался казаками в качестве верховной власти. Он был в их глазах носителем государственного и национального единства России. Казачьи права и вольности в XVII-XVIII вв. были идеалом для русского народа, но противоречили системе государственного управления, построенного на централизме и крепостном праве. Поэтому отсутствие писаного уложения и устава, поста войскового судьи, юридическая неоформленность ведущих институтов казачества — атаманства и Войскового Круга — предопределили
судьбу казачьей государственности.
Формирование самостоятельного, практически независимого казачьего субэтноса потребовало определённых государственных форм организации общественной жизни, интеграции общности, т. е. генезиса элементов квазигосударственности на основе обычного права. Власть у казаков принадлежала народному собранию, называвшемуся Кругом. На своих народных собраниях казаки вырабатывали и нормы, по которым действовала эта власть. В XVI и XVII столетиях все принимаемые установления по всему спектру политического, государственного и социального бытия казаков носили в основном устный характер, но, несмотря на это, решения имели характер прецедентов и образовали нормы — обычаи. Войсковой Круг контролировал всю территорию, на которой проживали казаки. Она называлась землей казачьего присуда, то есть казачьей компетенции. В перерывах между Кругами исполнительную власть осуществлял избранный атаман, у которого были два помощника — есаулы. Выборному атаману мазали голову грязью и сажей, за ворот сыпали пригоршню земли (как преступнику перед казнью), как бы показывая — ты не какой-то там главарь банды, а слуга нашего общества, которое тебя избрало. В случае чего кара будет суровой. Тем самым принимались профилактические меры против возможных противоправных действий со стороны атамана. Полномочия атамана длились один год, а затем происходили перевыборы. На Войсковом Кругу принимали «обязательные для всей реки» законы и в соответствии с ними судили казаков. Постепенно на основе устоявшихся правил проведения казачьих собраний и постановлений Войскового Круга сложилось традиционное «Казачье войсковое право», которое распространялось на всю донскую землю и регулировало все стороны казачьей жизни. Его соблюдали как в столице Войска Донского г. Черкасске, так и в донских станицах. Казачий Дон ревностно следил за сохранением своего суверенитета и собственного «войскового права». В XVII веке суд Войскового Круга являлся и высшей судебной инстанцией, где дела рассматривали, руководствуясь «войсковым правом». Утвержденные Кругом решения (требовалось простое большинство голосов) считались законом, выполнять которые был обязан каждый казак. Ослушников ждало строгое наказание. После обсуждения выносилось решение или приговор, утверждавшийся старейшинами. Только Круг решал вопросы наказания за проступки и тяжкие преступления. Женщины-казачки могли присутствовать на Круге, но права решающего голоса они не имели. В этом был свой смысл — голосовали взрослые казаки — исполнители решений Круга. В таком виде казачьи Круги просуществовали вплоть до эпохи Петра Великого (начало XVIII в.), когда прерогативы Круга были значительно сужены. Несмотря на неписанный характер, «войсковое право» на Дону признавалось Москвой практически до конца XVIII века.
В казачьей среде сложился своеобразный кодекс чести, неписанные законы вольницы, поэтому в XVI-XVIII вв. право на Дону было неписанным, обычным. Носителями обычного права всегда и везде становились наиболее уважаемые и опытные члены общества. Не стало исключением и Войско Донское, где толкование и применение законов находились во власти старшин и «знатных» казаков. Если говорить современным языком, «старики» на Дону контролировали все ветви власти — законодательную, исполнительную и судебную. Для отправления правосудия к атаману и есаулам в подписные старики (судьи), которых начали именовать так с начала XVIII в., на станичном Кругу избирались десять лучших, уважаемых (в годах) казаков. В их обязанности входило: мирить поссорившихся; по делам общей юрисдикции брать штрафы «напоем» (то есть обязать осужденного напоить вином весь станичный сбор); представлять Кругу лиц, виновных в совершении преступлений и ждать от него приговора о наказании или помилования. Старики начинали заниматься разбирательством (чаще всего обвинением правонарушителя), судя его «по обычаю», т. е. по прецеденту.
Важнейшую роль в обычном праве казаков играла православная вера. Судьи садились за стол, предварительно сотворив крестное знамение и произнеся: «Благослови, Господи!». Снятие со стены иконы и её целование считалось средством доказательства своей невиновности (то есть, подтверждением alibi). Во многих случаях преступник не решался на такую клятву и сознавался в содеянном. Если виновный не отыскивался, то служили молебны Иоанну Воину и ставили свечу «вверх ногами», а также старались не ругать преступника, наоборот, желали ему добра, молились и за его здравие, дабы того замучила совесть. Нередко это приводило к раскаянию преступившего закон. Станичный суд мог приговорить и к церковному покаянию. Измена вере считалась самой тяжкой. Казачество исповедывало православие в широком значении и за еретические учения карало смертью. После судебного схода все его участники держали трёхдневный пост, ежедневно усиленно молились и только после бани шли в церковь к исповеди, каясь в нарушении заповеди «не судите, да не судимы будете».
Постоянная угроза нападений извне требовала строгого соблюдения военной дисциплины. Система наказаний, в частности, ответственность всех за трусость или предательство одного из воинов, безо всяких изменений была перенята казаками у золотоордынцев и сохранялась до середины XVIII века. Так, монгольское правило гласило: «Если из десяти человек бежит один или двое, то все умерщвляются, и если бегут все десять, а не бегут другие сто, то все умерщвляются. Точно так же, если один, или двое, или больше смело вступают в бой, а десять других не следуют за ними, то их также умерщвляют, а если из десяти попадает в плен один или больше, другие же товарищи не освобождают их, то они также умерщвляются». Таким образом достигалась генеральная превенция. Следует отметить, что благодаря последнему обстоятельству дисциплина в казачьих войсках была гораздо выше, чем в современных им европейских армиях.
Подобный образ жизни воспитывал железную дисциплину и уважение к старшим, верность воинской присяге. Казак, как и его родственники, были на виду у всей станицы и берегли честь семьи, отца, деда. Замечание священника, члена правления, казака старшего возраста, атамана считалось серьезным предупреждением за свои собственные проступки или за поведение сына или дочери. За недостойное поведение сына, перед атаманским правлением или даже перед Кругом, нёс ответственность в первую очередь отец. Собственно говоря, это были превентивные меры.
Самыми тяжкими преступлениями у казаков считались измена, умышленное убийство (среди своих), трусость в бою, кража (опять же среди своих), а также укрывательство краденой вещи, конокрадство, содомский грех (мужеложство), опорочивание женщины, самовольная отлучка и пьянство во время похода, дерзость против начальства. В XVII веке на Дону под «изменой» понимали предательство (переход на сторону «басурман», т. е. врагов, или дружбу с ними во время войны), отход от православия (в том числе еретичество, а с 80-х годов XVII века ещё и «защита старой веры»), государственные преступления (хула на царя, казачество в целом и войсковую администрацию, организация мятежа, невыполнение царских указов и распоряжений войска), наконец, нарушение казачьих традиций (к примеру, запрет пахать землю — известно, что в казачьих сообществах вплоть до специальных указов Петра I под страхом смерти запрещалось сеять хлеб) и даже уголовные преступления (например, убийство казака из корыстных побуждений). Кроме того, казаки не терпели в своей среде развратников — лиц, допускавших прелюбодеяние (то есть, незаконную или «нечистую» любовь, супружескую неверность — говоря старинным языком, «блуд»), сожительство без брачного обряда, сквернословие, неприличные желания и помыслы, бесстыдные песни и пляски, соблазнительные зрелища и картины, чтение безнравственных книг и беспробудное пьянство. Измена жены отождествлялась у донских казаков с тягчайшим преступлением. Даже лёгкий флирт со стороны женщины суровыми нравами донцов не допускался. Весьма серьёзными преступлениями являлись воинские, например, дезертирство; против личности — умышленное убийство (лица, не относящегося к казачьему сословию), изнасилование; против собственности — грабёж, кража (в отношении т. н. «иногородних»); против окружающей среды — браконьерство. Преступления средней тяжести — огурство, т. е. озорство, несоблюдение постов, шалости, промысел в неположенные сроки и в заповедных лесах и лугах, несоблюдение станичных постановлений — считались менее тяжкими преступлениями. Мелкие же проступки оставляли без особого внимания. С одной стороны, можно наблюдать, что противоправные деяния разграничивались по степени их тяжести, а с другой — как в последнем случае — проявлялся принцип гуманности.
Столь же оригинальна и выработанная донскими казаками система наказаний. За каждую провинность и упущение, даже во второй половине XVI в., взыскивали строго. В наказаниях особой градации не было. Самой суровой карой было не физическое наказание. Так, выпоротый на Сходе казак отчасти даже этим гордился. Ещё страшнее было осознание того, что суд признаёт преступление настолько тяжким, что не может найти виновному наказание. В этом случае старейшина подходил к подсудимому, плевал ему под ноги (что означало: преступник оскверняет землю, по которой ходит) и надевал ему на шею ремень. Приставы (ассистенты, назначенные ведущим Круг или Сход) тут же отпускали руки осужденного и есаулец (избранный казак, распорядитель Круга или Схода) от имени всех казаков объявлял его предателем и осквернителем казачества. С этой минуты приговоренный становился persona non grata и далее, даже при его убийстве, расследование казаками не проводилось. Он должен был немедленно покинуть хутор или станицу, а у казаков-староверов его отпевали заживо и больше никогда не упоминали его имени. Самым большим наказанием считалось исключение из казаков, которое определял Круг. При этом здесь же, на Кругу, с казака срывали погоны, и он уже не имел права носить форму и оружие (шашку). Исключение из казаков могло быть применено за следующие общеуголовные преступления: умышленное убийство, изнасилование, грабеж, кражу, браконьерство; а также воинские — например, дезертирство. Система наказаний за противоправные деяния также включала: сечение нагайками, разрывание лошадьми, штраф «напоем», отсидку в воде, повешение за шею или за ноги на большом якоре, установленном на майдане (площадь в станице перед храмом), посадку в колоду (когда на ноги чуть выше щиколотки надевались и закреплялись два специальных деревянных бруска с полукруглыми вырезами и тем самым ограничивалась возможность передвижения). Мерой наказания за наиболее тяжкие преступления являлась смертная казнь. Но вот лишали жизни осуждённого по-разному. Одних зашивали в мешок с камнями и бросали в реку — это называлось «в куль да в воду». Не исключено, что известное влияние на такой способ казни у казаков оказала восточная традиция, для которой характерно бескровное умерщвление преступников. Вынося приговор «в куль да в воду», казаки тем самым предоставляли стихии исполнение приговора, не беря греха и крови на душу. Кстати, в воду могли посадить и временно, насыпав песок в одежду — что-то вроде репетиции казни. В этом ярко проявляется частная превенция. Других вешали за ноги вниз головой на дереве или на столбе («якоре»). Третьих расстреливали, четвертым отрубали голову. За измену (предательство) казнили, и если было возможно, рубили надвое, бросая одну половину на землю противника, а другую на своей земле без погребения. Такой способ казни являлся одним из видов генеральной превенции — т. е., чтобы другим неповадно было. Однако в отношении «изменников» наиболее часто применялся такой приговор: «бить и грабить». Осужденных тут же, на Кругу забивали насмерть дубинами, трупы их бросали в реку или в овраг, имущество конфисковывали, а затем делили (в русском средневековом праве такой обычай получил название «поток и разграбление»). За кражу у своих по решению Круга виновного привязывали к столбу и рядом клались палки. Все проходящие били вора палкой, и даже могли забить насмерть. Впрочем, известны факты, когда за совершение кражи вора водили на верёвке по станице с украденным (генеральная превенция) и отправляли вне очереди на службу (частная превенция). За умышленное убийство казака убийцу хоронили живым вместе с убитым. За покушение на убийство (с кинжалом, с шашкой, с ружьём) несостоявшегося убийцу били артельно, а затем отдавали потерпевшему. Тот, привязав виновного ниткой за палец, приводил его к своему двору и привязывал к плетню. Виноватый просил прощения вместе со своей родней, и она же откупала его у потерпевшего. Кровная месть у казаков была запрещена. Трусов казаки привязывали к дереву и расстреливали из луков или ружей. Лицо, нанесшее своей трусостью особый урон, привязывали к столбу на майдане и прилюдно казнили, но тело погребали по-христиански. Это был ещё один из способов генеральной превенции. А с отменой наказания «в куль да в воду» за прелюбодейство обрезали платье выше колен (что считалось крайне неприличным) и водили связанными парой по станице (одновременно и генеральная, и частная превенция), а потом ещё и секли плетьми на общем сходе. Существовал и особый слой «пенных» казаков — бесправных и унижаемых до искупления вины — «пени». Их могли при желании избить, ограбить, заставить работать, предъявить иные незаконные (в обычных условиях) требования. Никто не вступался за них, а они вынужденно терпели наказание. Тут в достаточной степени можно определить частную превенцию — в другой раз казак уже остережется нарушить закон, дабы снова не оказаться «пенным». В досрочном искуплении ими вины помогал лишь боевой подвиг. Из этого следует, что уже в те времена в казачьем обычном праве существовал институт досрочного снятия судимости. Оскорбление обидным словом (например, «шельма») каралось очисткой. Для этого атаман приглашал обе стороны, давал оскорблённому или оскорблённой палку и предлагал бить ею оскорбителя по ногам. Потерпевший бил обидчика до тех пор, пока станичный сход не останавливал процесс бития. Плетьми секли за преступления средней тяжести — огурство (озорство), кражу у чужих (т. е. не у казаков), несоблюдение постов. За шалости, за промысел в неположенные сроки, за несоблюдение станичных постановлений казаки штрафовали виновных «напоем». В какой-то мере, это была частная превенция, т. к. соверши такой казак рецидив, он мог опять в случае аналогичного наказания понести серьёзный материальный ущерб.
О вине следует сказать особо, поскольку у казаков существовала древнейшая культура винопития, овеянная не только обычаями и строго регулируемая различными запретами, но и осознанная философски (видимо, из этих традиций и исходит в качестве одной из мер наказания брать штраф «напоем»). Надо заметить, что в отношении потребления алкоголя казаки были склонны выпивать достаточно много, и при этом любили крепкие напитки. Однако трезвость считалась у казаков первейшей необходимостью при совершении столь важных дел, каковыми считались походы против недругов земли русской. Водку, вино и любые другие спиртные напитки в поход брать запрещалось. Во время похода объявлялся строжайший сухой закон. Этим казаки максимально старались профилактировать потенциальные правонарушения. Отважившегося напиться немедленно казнили. Но и в мирное время быть с водкой «запанибрата» могли только рядовые казаки. Для «начальных людей», то есть, для тех, кто, по существу, руководил казачеством, пьянство считалось крупным недостатком. Среди атаманов всех уровней пьяниц не было, да и быть не могло, ибо им тут же отказали бы в доверии. Появление на улице в нетрезвом виде, когда казак не способен контролировать свои действия, являлось очень серьезным проступком. Беспробудное же пьянство, по понятиям казаков, было чрезвычайно серьёзным преступлением, поэтому закоренелых пьяниц среди них встречалось мало. То есть, употребление спиртных напитков с точки зрения обычного права казаков, считалось самостоятельным деликтом, а отнюдь не отягчающим обстоятельством.
Обстоятельством, отягчающим вину, являлось совершение преступления в походных условиях. Во время похода дисциплина и порядок были образцовые. Походный атаман мог казнить смертью за малейшее непослушание. По степному татарскому обычаю, перенятому казаками, за серьезные провинности виновному резали под коленями сухожилия и бросали его головой в терновые кусты — выбирайся потом из степи, если сможешь. Особенно болтливым — тем, кто смущал других непотребными речами — сыпали в рот порох и поджигали. Беспрекословно повиновались и выборным есаулам и сотникам. Но по окончании похода и по возвращении домой все опять были равны.
Изначально у казаков функционировали две судебных инстанции: станичный сбор и Войсковой Круг. Записи при рассмотрении станичных судебных дел не велось. Со временем для сложных судебных дел от Войска были определены судебные следователи (заказчики). Они обслуживали по пять и более станиц, а также устанавливали границы юртов (районов). Главное Войско для рассмотрения станичных дел и распределения казаков по службам собиралось в мае. С этой целью атаман со всеми старшинами выезжали из столицы к окрестным возвышенным местам, поскольку они не затоплялись в это время разливами Дона, разбивали там лагерь и вершили правосудие. Как уже говорилось, разбирательством, а чаще всего обвинением правонарушителя, начинали заниматься старики, судя его «по обычаю», т. е. по прецеденту. До вынесения приговора подсудимый мог заявить, что старики к нему не справедливы и он просит судить его «по совести». В таком случае для этого по жребию избирался суд из числа всех казаков по системе: один из десяти — один из десяти — один из десяти — один… Если же провинившийся оскорблял не казака, то точно так же выборы проводились в «иногородней» общине («иногородние» — жители казачьих поселений, не принадлежащие к казацкому сословию, т. е. «иного рода»). Число судей обязательно должно было быть нечетным, причем если шла тяжба между казаками и не казаками, то нечетным судьей приглашался житель другой общины, часто ни с кем в этой станице не знакомый, или священник. Приговор судей мог быть смягчен по просьбе стариков или по просьбе священника, но никогда не отменялся и приводился в исполнение немедленно. В момент оглашения приговора осужденный стоял с непокрытой головой, без ремня, и два пристава, назначенные есаульцем, крепко держали его за руки. Во время процедуры приведения в исполнение приговора о телесных наказаниях женщины и дети, а часто и все «иногородние» со Схода изгонялись. Приводили приговор в исполнение казаки по жребию. Смертная казнь также совершалась немедленно вслед за вынесением приговора, не подлежавшего обжалованию.
Обобщив изложенное выше, можно сделать вывод о том, что в процессе становления и развития обычного казачьего права, уже в XVI-XVIII веках, у донских казаков, в какой-то мере стихийно, сложились зачатки практической криминологии. Также необходимо констатировать тот факт, что в связи с узостью источниковой базы и исторической судьбой казачества данная тема почти не изучена и нуждается в дальнейшем исследовании.
«